ЧАСТЬ 1
Институциональные вестибюли всегда одинаковы, и различаются только по цвету. Я видел несколько реабилитационных центров, более высококлассных, чем другие, клиническая уравновешенность их стен была идентична. Везде преобладает белый цвет и оптимистические плакаты типа «Это – путешествие, не цель» («It’s a journey, not a destination») и «Один раз и навсегда» («One day at a time»). Я нахожу последний лозунг нелепым, учитывая путь, по которому шла Маккензи Филипс (Mackenzie Phillips – американская киноактриса и певица 2 пол. XX века, пережившая две передозировки, и прошедшая неоднократный курс реабилитации). Комнаты характерно окрашены, спроектированы, чтобы вселить надежду в людей любого социального положения, потому что, все, кто был там, знают, реабилитация – это более точный поперечный разрез общества, чем гражданская обязанность быть присяжным. Пребывание в «группе» ничему меня не учило; я на самом деле не приобрел новых приятелей в реабилитации и я также не использовал в своих интересах многократные возможности новых нарко-связей. После того, как я провел дни в кровати, прикованный множеством очищающих капельниц, неспособный поесть, говорить или думать, мне было не до светских бесед. По-моему, коммунальный аспект реабилитации был принудительным — точно так же как средняя школа. И точно также я не стремился туда, как и в среднюю школу. Никакое учреждение не смогло преподать мне свои уроки, но я изучил кое-что важное из каждого из них. В моем случае, покидая их вестибюли, я был уверен, что ухожу точно таким же, каким и был.
Я поступил в среднюю школу (Fairfax High) в 1979. Это была типичная американская средняя школа – на полу линолеум, ряды шкафчиков, внутренний двор, нескольких потайных местечек, где дети уже много лет покуривают украденные сигареты и принимают наркотики. Все было окрашено в институциональный нейтральный светло-серый цвет. Было хорошее место для тусовок рядом с футбольным полем, с другой стороны был колледж имени Уолта Уитмана (Walt Whitman), где собирались все по-настоящему больные на голову. Это было похоже на пограничную линию, хотя это было более интересно, даже издали, чем обычный университетский городок, я попытался избежать того места в максимально возможной степени.
Мой лучший друг, Стивен Aдлер (Steven Adler), был отправлен назад в Долину (Valley) в среднюю школу, которая была для меня столь же далека как Испания. Я действительно посещал его там некоторое время и был разочарован: все было ровно, скучно, более жарко, чем дома, и похоже на ситком соседей. Идентичные лужайки и идентичные жизни. Даже в юности я знал, что кое-что было неправильно с тем местом; ниже нормы, я чувствовал, что те люди были более испорчены, чем кто-либо в Голливуде. Мне было плохо без Стивена, и как только он уехал, я еще глубже окунулся в мой мир гитары. Я ходил в школу, всегда отмечаясь, как будто был там каждый день, но в среднем я посетил только первые три класса и проводил свободное время на открытой трибуне стадиона, играя на гитаре.
Был только один класс, который кое-что для меня значил в средней школе; соответственно, единственный, где у меня были отличные отметки (I earned an A ). Это был курс теории музыки, который я посещал на первом курсе, под названием Гармония (Harmony), на котором преподавал парень по имени Доктор Хаммель (Dr. Hummel). Класс сводил элементы музыкальной композиции к ее корням, определяя основные принципы в математических терминах. Я учился писать музыкальные размеры, аккорды, и структуры аккорда, все, анализируя основную логику, которая связывает их. Мы никогда не играли на инструментах: наш учитель использовал фортепьяно как инструмент, чтобы иллюстрировать теории, и всё; класс был просто исследованием теории. В то время как я был ужасен в математике, я был хорош в этом, так что это был единственный курс, который я ни разу не пропустил. Каждый раз, когда я появлялся, я чувствовал, что знаю уроки, которые мы изучили. Я никогда осознано не применял эти знания при игре на гитаре, но я не могу не заметить, что эти знания просочились в мой ум и помогли моей игре так или иначе. В этом классе были разные типы характеров: среди них был Сэм (Sam), фортепьяный виртуоз, еврейский парень с жесткими вьющимися волосами, и Рэнди (Randy), длинноволосый металлист, китаец. Рэнди всегда носил атласный жакет а-ля Aerosmith и думал, что Кит Ричардс (Keith Richards) и Пит Таунзенд (Pete Townshend) сосунки и Эдди Ван Хален (Eddie Van Halen) был Богом. Мы, в конечном счете, стали друзьями, и я приходил, чтобы участвовать в наших ежедневных дебатах, я наслаждался тем классом, потому что он был составлен главным образом из музыкантов, не обсуждающих ничего, кроме музыки.
В других классах, тем временем, дела у меня шли не так хорошо. Был один учитель, который однажды хотел привести меня в пример, когда я уснул на парте. У меня была вечерняя работа в это время в местном кинотеатре, так что я, возможно, устал; более вероятно, что мне все это надоело, потому что класс был общественными науками. Как я понимаю, учитель приостановил урок, чтобы обсудить понятие стереотипа с классом. Он отмечал мои длинные волосы и факт, что я спал и, иллюстрируя слово стереотип, он заключил, что я — рок-музыкант, для которого вероятно нет ничего важнее в жизни, чем играть громкую музыку. Он тогда разбудил меня и задал мне несколько резких вопросов.
«В общем, я думаю, что ты — вероятно музыкант, правильно?» спросил он. «Что ты играешь?»
«Я играю на гитаре «, сказал я.
«Какую музыку ты играешь?»
«Рок-н-ролл, я думаю».
«Это на самом деле громко?»
«Да, довольно громко».
«Обратите внимание, класс, этот молодой человек — прекрасный пример стереотипа».
Я обычно при пробуждении раздражителен, так что единственное, что я мог тогда сделать – встать, выйти к доске, ударить по его столу и удалиться. Тот инцидент, вместе с предшествующим этому задержанием за марихуану, поставил точку в моей карьере в Fairfax High.
Я БЫЛ БОЛЕЕ ЭРУДИРОВАН, ЧЕМ МОИ ПЭРЫ (peers- более высокого статуса, кумиры) на неофициальных сборищах средней школы, когда первокурсники присоединялись к старшим ребятам из Fairfax и других средних школ в конце длинной грунтовой дороги на вершине Fuller Drive, в сторону Голливудских Холмов (Hollywood Hills). Место называлось Fuller Estates; теперь его нет, только кривая пешеходная дорога в Runyon Canyon. Это был пустырь для подростков в конце семидесятых и начале восьмидесятых, но прежде, что интересно, в 1920-ых, здесь был особняк Эррола Флинна (Errol Flynn – киноактер, сценарист, режиссер, 1909 г.р.), занимающий несколько акров на вершине этого большого холма с видом на Лос-Анджелес. Между тем, во времена еще моего детства, все пришло упадок, и к 1979 от фундамента ничего не осталось; только большая бетонная плита и пустой бассейн. К тому времени я увидел величественные руины с удивительным пейзажем.
Напыщенность песни, апокалиптический риф, целиком завладевшие мной.
Рушащиеся бетонные стены были двухуровневым лабиринтом, прекрасно подходящим местечком для наркоманов всех возрастов. Ночью там было безумно темно, вдали от яркого света уличных фонарей. У кого-нибудь всегда было с собой радио. В первый раз, когда я был там под воздействием ЛСД, то услышал Black Sabbath. Я чуть не сошел с ума, смотря в черное небо над головой и разглядывая звезды, как кто-то поблизости врубил «Железного Человека» («Iron Man» — песня Black Sabbath). Я не мог точно выразить свои эмоции: напыщеность песни, апокалиптический риф, целиком завладевшие мной.
То место и все мы напоминали подростковое кино семидесятых. Реально, это было как в фильме Over the Edge («Через край» — фильм режиссера Дж. Каплана 1979 года), главную роль в котором играл молодой Мэтт Диллон (Matt Dillon), о группе подавленных, обкуренных и неконтролируемых подростков из Техаса, которых родители игнорировали до такой степени, что они захватили в заложники весь город. В фильме, думаю, что со мной согласились бы все ребята, зависающие на том пустыре, родители героев понятия не имели, кем на самом деле были их дети. Благодаря своим агрессивным и реалистическим моментам, фильм был настоящим представлением подростковой культуры в то время: большинство родители или не заботились достаточно о своих детях, чтобы заметить проблему или наивно думали, что поступают правильно, доверяя своим детям и закрывая на все глаза.
КОГДА Я БЫЛ В КОЛЛЕДЖЕ, ДЕТИ ВЫГЛЯДЕЛИ несколькими способами. Заметно было влияние спандекса, благодаря Пэт Бэнатар (Pat Benatar — рок-певица 80-х) и Дэвиду Ли Роту (David Lee Roth), и эта тенденция оставила свой красочный след: девочки носили узкие, с глубоким вырезом блузки, неоновые телесные костюмы, и некоторые парни не отставали от них. Я помню увидел Capezios (известная торговая марка обуви, аксессуаров, одежды и т.п.), когда был уже взрослым подростком, но Слава Богу, они вышли из моды к тому времени (they were out by the time), когда я стал первокурсником колледжа; хотя начесанные волосы были все еще характерны для обоих полов. Это слишком было распространено и выглядело не так круто.
Другое огромное влияние оказал фильм «American Gigolo» («Американский Жиголо» — фильм 1980 г., реж. – Пол Шнайдер), с Ричардом Гиром в главной роли, который вел хронику крушения эскорта стильных мужчин Беверли Хиллз (a stylish Beverly Hills male escort). Это была худшая вещь, которая могла случиться с подростками Голливуда, потому что каждая девочка, которая видела этот фильм, стремилась изменить свой взгляд на мир. Внезапно, девочки, которым было по 13-15 лет, стали одеваться как двадцатипятилетние, и знакомиться с взрослыми хорошо одетыми парнями. Я никогда не вникал в их психологию, но я знал очень много пятнадцатилетних девочек, которые начинали использовать слишком много косметики, принимать наркотики, и клеить девятнадцати-двадцатилетних ребят. Это было, мать твою, обидно и по настоящему грустно. Многие из них стали жертвами скандалов прежде, чем они достигли своего совершеннолетия, когда разрешается употреблять спиртные напитки. В конце концов, им надо было думать своей головой, прежде чем выйти за рамки.