Часть 2
Мы подъехали к дому Доннера за несколько часов до предполагаемого выступления. У нас с собой были только гитары, так что мы действительно нуждались в оборудовании. Как я и говорил, прежде чем переехать в Лос-Анджелес, Дафф играл в легендарных Сиэтлских панк-группах, поэтому он мог быть немного полезен: он позвонил Лулу Гарджильо (Lulu Gargiulo) из Fastbacks, и она пошла нам навстречу, одолжив свой комплект барабанов и усилителей. Благодаря ней стал возможен первый концерт GN’R. И я хотел бы поблагодарить ее прямо сейчас еще раз.
Клуб назывался «Сады Гориллы» (Gorilla Gardens), который был воплощением задницы панк-рока: сырое и грязное и воняющее несвежим пивом. Заведение располагалось прямо на воде, на промышленном причале, который предполагал неопределенное морское чувство, но не в живописной, деревянной манере дока вообще. Это место было на краю бетонной плиты; типа декорации для гангстерских фильмов Восточного побережья, и вдобавок ко всему этому, мы играли под холодным и льющимся всю ночь дождем.
Мы просто встали и отыграли свой сет, и толпа не была ни враждебной, ни снисходительной. Мы, вероятно, сыграли, семь или восемь песен, — среди которых «Move to the City,» «Reckless Life,» «Heartbreak Hotel,» «Shadow of Your Love,» и «Anything Goes»— и все прошло довольно быстро. Той ночью мы были сырой интерпретацией того, чем была группа; нервозность прошла, по крайней мере, у меня к концу выступления. Учитывая, что у нас было мало репетиций, в целом концерт был довольно хорош… пока не пришло время выплаты нашего гонорара. После началась великая битва, как и все остальное в нашей ранней карьере.
Владелец клуба отказался заплатить нам обещанные 150 $. Мы решили эту проблему, поскольку нам надо было еще вернуться домой. Мы разобрали наше оборудование, упаковали свои вещи за пределами клуба, и загнали этого парня в угол в его офисе. Дафф говорил с ним, в то время как мы столпились вокруг, добавляя свои угрозы. Мы заблокировали дверь и держали его заложником, пока он, наконец, не выложил наши 100 $ наличными. Он пытался нам объяснить, почему уменьшил сумму, что было просто гребаной болтовней. Мы не хотели вникать в суть всего этого вообще, так что мы взяли 100 $ и поделили между собой.
Есть одно впечатление от дней, проведенных в Сиэтле, которое подытоживает все это для меня. Это телевизор вверх тормашками. Я помню, как лежал, свесившись наполовину с кровати, моя голова почти касалась пола. Рядом со мной лежали одинаково отвратительные люди, мне незнакомые, и я был настолько обкурен, что думал, будто нашел лучшее положение в мире для моего тела. Кровь прилила к мозгу, пока я висел и смотрел The Abominable Dr. Phibes, с Винсентом Прайсом (Vincent Price) в главной роли, и я больше ничего не хотел делать.
Спустя несколько дней после вечеринки в доме Доннера мы отправились обратно на машине его друга, назовем которого Джейн (Jane). Она была или сумасшедшей или просто ей было приятно всех нас везти в Лос-Анджелес. Я до сих пор не уверен, что именно. Мы проезжали через Сакраменто, который находился приблизительно в 750 милях, прежде чем мы сделали свой первый пит-стоп. В тот момент мы отдыхали: Джейн не относилась к людям, имеющим машины с работающими кондиционерами, и, учитывая жаркую летнюю погоду, возможно, тогда было опасно для жизни продолжать поездку.
Мы припарковались и провели день, блуждая вокруг государственного Капитолия, попрошайничая себе на еду. Спустя несколько часов, мы взяли свой заработок и отправились в Макдональдс и еды с трудом хватило, чтобы разделить на шестерых. Затем, мы лежали в тени нескольких дубов в парке напротив Капитолия, спасаясь от жары. Это было настолько невыносимым, что мы перелезли через забор и спрятались на территории одного санатория. Мы не давали себе гребаного отчета, что это было нарушением границ; на самом деле, если бы нас арестовали, по крайней мере, там была бы еда и кондиционирование, лучше, чем в автомобиле Джейн. Как только солнце село и стало достаточно прохладно, чтобы вернуться к своим делам, мы отправились в путь.
И только несколько лет спустя понял, что та поездка скрепила нас как группу, больше чем мы думали; наши обязательства были проверены в той поездке. Мы тусовались, мы играли, мы выжили, мы вытерпели, и мы пережили историю, ценностью в целую жизнь просто за две недели. Или это была одна неделя… Я думаю, это была одна неделя…, что я знаю?
Очень важно, что первый концерт Ганзов был в Сиэтле, потому что нашим адресом был Лос-Анджелес, мы имели настолько много общего со средними лос-анджелесскими группами, как погода Сиэтла с Южной Калифорнией. Главное влияние на нас оказал Aerosmith, особенно на меня, и затем T. Rex, Hanoi Rocks, и New York Dolls. Предположу, что Вы скажете, будто Эксл был версией Майкла Монро (Michael Monroe). Так что мы вернулись в Лос-Анджелес группой с собственным первым концертом за спиной. Мы все собирались вернуться к репетициям и быть наготове. Мы собрались в том месте в Сильверлэйке (Silverlake) и все запихнулись в небольшую Toyota Celica Даффа, отправляясь домой после репетиции. Выполняя левый поворот на перекрестке, мы столкнулись боком с одним парнем, двигающимся со скоростью приблизительно шестьдесят миль в час. Стивен сломал свою лодыжку, потому что его ноги были просунуты между двумя передними сиденьями, и все здорово ударились, я – меньше всех и ушел невредимым. Это была довольно серьезная небольшая авария; автомобиль Даффа был разбит, и мы могли быть тоже. Это было бы нездоровым поворотом судьбы: группа, умирающая вместе сразу после своего создания.
Мы начали зависать с несколькими сомнительными рокерами лос-анджелесской сцены, незнакомых типичному фану рок-музыки Сансет Стрип. Одним из таких людей был Никки Бит (Nicky Beat), который был барабанщиком в L.A.Guns, но главным образом свое время он проводил, играя в менее известных глэмовых группах типа Joneses. Никки не был явным проходимцем, но у него было много сомнительных друзей. У него была также студия для репетиций в его доме в Сильверлэйке, куда мы ходили, устанавливали нашу аппаратуру, и джемовали, и именно там, в общем-то, группа действительно объединилась. У Иззи была вещица под названием «Think About You», которая нам нравилась, и мы репетировали «Don’t Cry», первую песню написанную мною и Иззи. У Иззи был еще один рифф к песне под названием «Out Ta Get Me», который моментально запал мне в голову, как только я впервые услышал его — мы сыграли все в мгновение ока. Эксл вспомнил рифф, который я играл ему, когда он жил в доме моей матери, это было давным-давно: это было введение и главный рифф к «Welcome to the Jungle». Эта песня, во всяком случае, была первым реальным мотивом, который группа написала вместе. Мы сидели на репетиции в ожидании записи чего-нибудь новенького, как Экслу в голову пришел тот рифф.
«Эй, что скажешь насчет того риффа, который ты мне играл?» спросил он.
«Когда ты жил у меня?» спросил я.
«Да. Это было здорово. Давай послушаем его».
Я начал играть, и тут же Стив придумал барабанный ритм, Дафф присоединился с басовой партией, и мы играли дальше. Я развил партию: хор, соло, в то время как Эксл сочинил лирику. Дафф был связующим звеном в этой песне — он придумал дикую нервность грохочущей басовой партии, и Иззи обеспечил структуру. Примерно через три часа песня была готова. Аранжировка — фактически такая же, как и на альбоме.
Нам нужно было вступление, и я придумал его в тот день, используя цифровую
задержку на моей дешевой гитарной педали Boss. Я оправдал свои финансовые затраты на эту вещь, потому что какой бы дрянной она ни была, эта педаль обеспечила эффект напряженного эха, определяющий настроение песни, и в конечном счете положила начало для нашего дебютного альбома.
Большинство из наших самых ранних песен появилось слишком просто. «Out Ta Get Me» появилась на следующий день, еще быстрее чем «Jungle». Иззи показал рифф и основную идею песни, и его игра поразила мои уши и вдохновила меня. Все получилось так же быстро, я думаю, что даже самая сложная секция — двойная гитарная партия – была записана менее чем за двадцать минут.
Я никогда не был в группе, где сочинялась музыка, вдохновляющая меня и распространяющая флюиды. Я не могу говорить за других парней, но, учитывая скорость, с которой объединился наш творческий потенциал, предполагаю, что они чувствовали нечто подобное. Казалось, нам тогда стала доступна эта общепринятая истина и что-то типа секретного языка; это было, будто все мы уже знали наперед, что другой парень принесет на репетицию, и уже писали прекрасную партию, чтобы сыграть песню дальше. Когда все мы были в одном месте, действительно все получалось очень легко.
Мы заимствовали дерьмо у цыпочек и первоначально у нас был тот дрянной глэмовый вид, хотя более грубый. Очень быстро, тем не менее, мы стали слишком ленивыми, чтобы краситься и т.п., так что наш глэмовый период был недолгим. К тому же проблема была с одеждой, потому что мы всегда меняли подруг, и ты никогда не знаешь, какую одежду «она» будет носить. Кроме того, я не думаю, что внешность по настоящему удовлетворяла меня – я не был худым белым парнем с длинными волосами. Отказ от этой идеи сработал в итоге в наших интересах: мы были более мужественными, более традиционными, и более подлинными; более соответствовали голливудским стандартам, нежели лос-анджелесскому глэму.
Мы также были экстремальной рок-н-ролльной группой. Мы процветали, не имея собственного места, и играли каждый концерт, который нам предлагали. Каждый день мы репетировали, и быстро появлялись новые песни; мы проверяли их на непристойной публике в клубах типа Madame Wong’s West, the Troubador, и the Whisky. Независимо от того, чем мы занимались, я рассматривал каждый день как следующий шаг к исполнению желаний. По моему мнению все было просто: если мы сосредоточимся на мелочах, преодолевая незначительное препятствие, мы мгновенно доберемся из пункта A в пункт Б, независимо от расстояния.
С каждым сыгранным концертом, мы приобретали больше поклонников — и обычно несколько новых врагов. Это не имело значения; поскольку мы собирали большую толпу, было легче играть концерты. Наши фаны с самого начала, всегда были смешанной массой: у нас были панки, металлисты, наркоманы, психи, преступники со странностями, и несколько потерянных душ. Они никогда не были легко идентифицированным или измеримым товаром… на самом деле, спустя стольких лет, я все еще в недоумении от их преклонения — что мне приятно. Настоящие фаны Ганзов, я предполагаю, сродни алкоголикам; неудачники, сделавшие статус аутсайдера своей позицией.
Как только наш профиль начал расти на местном уровне, мы связались с Вики Гамильтон (Vicky Hamilton), менеджером, помогавшем Motley Crue и Poison в начале их карьеры. Вики была пятифутовой (около 180 см.) грузной платиновой блондинкой с плаксивым голосом, которая просто верила в нас и доказывала это, продвигая нас бесплатно. Мне нравилась Вики — она была очень искренней и многое сделала; она помогала мне с концертными афишами, размещала объявления в еженедельнике L.A.Weekly, и имела дело с промоуторами наших концертов. Работая рядом с ней, я мог заниматься своим делом; с ее помощью все пошло на лад.
Мы начали играть по крайней мере один раз в неделю, и поскольку наша публичность увеличилась, возникла потребность в новой одежде— трех футболок, взятого напрокат кожаного пиджака, одной пары джинсов, и одной пары кожаных штанов мне было явно недостаточно. Я решил, что должен что-то предпринять до нашего субботнего выступления в Whisky (ночной клуб Лос-Анджелеса).
У меня было недостаточно финансовых средств для крупной покупки, так что я слонялся по магазинам Голливуда в поисках какой-нибудь мелочи. В местечке под названием «Leathers and Treasures» я украл серебряно-черный concho пояс, похожий на тот, который всегда носил Джим Моррисон. Я планировал носить его с моими джинсы или с кожаными штанами (которые нашел в мусорном контейнере возле комплекса, где была прежняя квартира моей бабушки), и продолжал просматривать другие магазины. Я нашел кое-что интересное в местечке под названием «Retail Slut». Не было никакого иного способа заполучить это, и впервые в жизни, я не был уверен, что смогу украсть это — но я знал, что должен это иметь.
Большой черный цилиндр так просто не спрячешь под рубашкой, хотя за эти годы я столько крал, что кто-нибудь вряд ли мог разработать более эффективную технику, чем моя.. В любом случае, однако, я не был уверен, вдруг персонал заметит и что они сделают, или их не волнует, как я схватил цилиндр с манекена и небрежно пошел к выходу, не оглядываясь назад. Я не знаю, что это было; шляпа просто говорила со мной.
Как только я вернулся в квартиру, в которой жил в то время, понял, мои новые «покупки» отлично подходили друг другу при их соединении: я обрезал ремень, чтобы он соответствовал цилиндру и был доволен полученным результатом. Еще более я обрадовался, выяснив, что в цилиндре я мог видеть все, но никто не мог по настоящему разглядеть меня. Иногда говорят, что гитарист скрывается за своим инструментом, так или иначе, но моя шляпа добавила непостижимого комфорта. В тот момент я даже не думал, насколько это было оригинально, это было моей торговой маркой, которая стала неизменной частью моего образа.
Когда Ганзы только начинали, я работал в газетном киоске на Fairfax и Melrose. Я жил со своей подругой Ивонной с постоянно меняющимся графиком работы, пока она не устала от меня, в который раз мы расстались, и мне негде стало жить. Мой прежний менеджер в газетном киоске, Элисон, позволяла мне жить в ее гостиной комнате и платить напополам с ней арендную плату. Она была очень щедрой рэгги-цыпочкой с квартирой на Fairfax и Olympic, арендуя на ночь классы колледжа. Элисон была привлекательный, но я всегда думал, что или она была немного стара для меня или я слишком молод для нее; по любому, у нас никогда не было таких отношений. Мы прожили очень хорошо, и когда она оставила газетный киоск ради лучшей работы, мне повезло унаследовать ее положение.
Элисон всегда относилась ко мне как к симпатичному беспризорнику, которого она приютила, и я немного пытался доказать ее несправедливость. Как ее арендатор, я не занимал много места. Мое мирское имущество состояло из гитары, черного чемодана, полного журналов о роке, кассет, будильника, нескольких картин, и одежды, принадлежавшей непосредственно мне или взятой на прокат у друзей и подруг. И была моя змея, Клайд, в своей клетке.
Так или иначе, работа в газетном киоске резко закончилась летом 85-го, когда местная рок-радиостанция, KNEC, устроила вечеринку в Гриффит парке (Griffith Park), заполненном пустыми чартерными автобусами, отправляющимися от Hyatt до Sunset Strip. Я отправился туда после работы с двумя пинтами Джека Дэниелса в кармане, не отдавая себе отчет, что вряд ли открою газетный киоск в пять утра на следующий день. Это была довольно развратная летняя ночь, как я помню; люди передавали бутылки и косяки, в то время как автобус проезжал через город. Там было много местных личностей и музыкантов на борту, и когда мы добрались до парка, играла музыка, и жарилось барбекю. Трава была забита людьми.
Той ночью я был настолько пьян, что вернулся с девочкой в квартиру Элисон, и трахал ее на полу гостиной комнаты, когда Элисон пришла домой и застукала нас. Ей не надо было ничего говорить — ее выражение сказало мне, что она не слишком рада увиденному. Я не ложился спать с этой девочкой так или иначе, пока не настало время идти на работу. К тому времени, когда она оделась и ушла, я уже опаздывал и позвонил мой босс, Джейк. Я уже был в немилости, потому что использовал телефон в газетном киоске для деловых переговоров группы так часто, что он начал звонить во время моей смены, чтобы застать меня на месте, и это было проблематично. Накануне как раз было ожидание телефонного звонка, и я постоянно был возле телефона, так что Джейк в течение часа просто орал на меня. Само собой разумеется, он был просто взбешен, наезжая на меня в тот день.
«Да, Джейк, я сожалею» бормотал я, все еще находясь в подпитии, когда он позвонил во второй раз. «Я знаю, что опаздываю. Но я уже в пути».
«О, ты в пути!» спросил он.
«Да, Джейк, я скоро буду».
«Нет, ты не будешь», сказал он. «Не беспокойтесь. Не сегодня. Не завтра. Ни когда-либо»
Я помолчал минуту и выдохнул. «Вы знаете, Джейк, это вероятно хорошая идея».