ЧАСТЬ 4
Я даже не подозревал о существовании другого круга напряжения, сконцентрированного вокруг моего перемещения в группу: оказалось, что со мной соперничает Трейси Ганз. Он пытался затащить Эксла и Иззи в группу. Не представляю, каким образом он узнал о том, что они выбрали меня, а не его. У меня нет никаких предположений на этот счет, но даже если бы и были, я бы просто игнорировал все это. В конце концов, я был в группе, в которой пел великий вокалист.
Эксл обсуждал со всеми, как нам всем вместе стать правильной группой, и он думал, что мы с Иззи сможем стать великолепной парой, но это обсуждение было актуально до того момента, пока он не совершил тот проступок, ведь я был в группе, а Иззи ушел. В Hollywood Rose, насколько я помню, играли Эксл, Стив Дарроу (Steve Darrow), Стив Адлер и я. Мы заказали пропуска в Madame Wong’s East and West и репетировали в студии, которая называлась Shamrock и находилась на Santa Monica Boulevard между Western и Gower. Это место было каким-то невероятным, там постоянно что-нибудь случалось; возможно, это объяснялось тем, что это место находилось на пути в Восточный Голливуд, где случались вещи без чьего бы то ни было вмешательства. В комплексе находилось три студии, и в нашей каждые выходные проводились сумасшедшие вечеринки, на которых обычно мы кидались мячами в стены.
В тот период мы с Экслом стали лучшими друзьями, и более того, он жил со мной и моей семьей. Это не значит, что мы были родственными душами или кем-то еще в этом роде, просто у Эксла никогда не было собственного местечка, куда бы он мог вернуться; он разрушал все, что мог. Когда он жил с нами, то проводил все дни следующим образом: просто спал в моей секретной комнате, окруженный моими змеями и кошками, в то время, как я работал. Когда я возвращался домой, то будил его и мы шли на репетицию.
Конечно же, в это время я многое узнал об Эксле. Мы разговаривали о музыке и вещах, которые считали великими; мы внимательно слушали песню и обсуждали ее; это было легко, потому что мы нашли много общего в наших музыкальных вкусах. Мы оба уважали повлиявшие на меня группы.
Также Эксл интересно рассказывал о жизни, как о его собственной, так и чьих-либо еще. Часто я не знал, что ответить, но я всегда был хорошим слушателем. Поэтому он рассказал мне о своей семье и о тех тяжелых временах, которые он пережил в Индиане; которая находилась за полмира отсюда, как я мог себе это представить. Эксл впечатлил меня образом жизни, который он обычно вел: вряд ли кто-то может о нем так сказать, но Эксл Роуз до жестокости откровенен. По его версии, мысли должны быть необычными, разговоры короткими, но правдивыми, он верит, что говорит более сердечно чем кто-либо еще из тех, кого я встречал.
Вероятно, никто не удивится, услышав, что когда Эксл жил у нас дома, он не сдерживался. Как я уже говорил, моя комната располагалась под гостиной, двумя лестничными пролетами ниже, под гаражом. Большую часть времени Эксл проводил там, пока меня не было дома, но как-то утром после того, как я ушел на работу, вероятно, ему захотелось подняться и развалиться на диване в гостиной. В других домах это бы не представляло большой проблемы, но в нашей все было наоборот. Моя бабушка, Ola Sr., была нашим матриархом, тот диван был ее троном, когда она каждый день смотрела ее любимое телешоу. Когда она пришла в нужное время, чтобы насладиться просмотром своей любимой запланированной программой, и увидела валяющегося там Эксла, Ola Sr. тактично разбудила его. Своим сладким, мягким, пожилым голосом она попросила его вернуться вниз, в мою комнату, где он мог спать столько, сколько хотел. По понятным причинам это не помогло: как я понял, Эксл послал мою бабушку, а потом ушел под лестницу, в мою комнату – это все, что рассказала моя мама.
Когда я пришел с работы, моя мама позвала меня в сторону, и очень легко, как только она умела, стала настаивать на том, что если Эксл собирается прожить под ее крышей еще хоть один день, то он должен извиниться перед ее мамой и обещать, что такого больше не повториться. Моей обязанностью было следить за этим, но в то время я не считал это большой проблемой.
Моя мама дала мне свой зеленый Datsun 510, и когда мы с Экслом собирались в тот вечер на репетицию, я пообещал, что, когда мы вернемся, то он обязательно извиниться перед Ola Sr. за свои слова. Я знал Эксла довольно мало, но я уже узнал его достаточно хорошо, чтобы понять, что он очень ранимый, способный к самоанализу человек, который согласился бы серьезно пересмотреть свои убеждения, поэтому я тщательно подбирал слова и обозначил свои требования самым спокойным, неосуждающим тоном. Когда я говорил, Эксл смотрел в окно, потом он начал крутиться и дергаться на пассажирском сиденье. Мы проезжали по Santa Monica Boulevard, двигаясь со скоростью около 40 км/ч, когда внезапно он открыл дверцу автомобиля и выпрыгнул наружу, не сказав ни слова. Он споткнулся, сделал что-то вроде прыжка и оказался на тротуаре, так и не упав. Он поднялся, потом пересек улицу и пошел по ней, не оглядываясь.
Я был шокирован; сделал U-образный разворот и целый час тщетно искал его. Он не вернулся ко мне домой той ночью и не приходил на репетиции четыре дня. На пятый день он появился в студии как ни в чем не бывало. Он нашел еще что-то для разрушения и никогда больше об этом не упоминал. Я быстро понял, что у Эксла были какие-то свои особенные черты характера, которые очень сильно отличали его от всех остальных людей, которых я знал.
Последнее выступление Hollywood Rose проходило в Troubadour и закончилось весьма плачевно. Это была провальная ночь в округе, которая основывалась на серии из нескольких моментов. Мы опоздали и каждый звук был ужасен, толпа была взбешенной и неуправляемой, и как усердно мы ни старались, ничто не могло повернуть эту энергию вспять. Несколько выскочек из передних рядов взбесили Эксла и он кинул в одного парня очки, а о голову другого разбил бутылку – это не помогло, но подало хороший пример разгрома всем остальным группам, выступавшим той ночью. Я видел разборки с теми ребятами, которые устанавливали аппаратуру, это было сильнейшее безумие, продолжавшееся все шоу, я помню, как собирался уйти со сцены, когда будут убраны все инструменты. Эксл ушел после всего, ощущая себя центром Вселенной.
Я предполагал что-то подобное, поэтому не был удивлен и на протяжении всего этого безобразия сохранял спокойствие. У нас были проблемы с выступлениями в течении нескольких месяцев, которые мы были вместе, а очередь никогда не распределялась правильно. В той ситуации это не имело значения; непрошенными гостями были бутылки и, казалось, это отводило нас в сторону от музыки к тому, чтобы сказать последнее слово и уйти. Там где мы были, где даже начинающие печатные издания постарались вычеркнуть наше название, нам постоянно приходилось бороться с тем инцидентом, который произошел тогда. Конечно, это что-то означало для Эксла, но не каждый хотел соглашаться с ним. Это был такой путь, когда он чувствовал серьезность и, если это можно так назвать, вину, но иногда так хочется запить свои проблемы. Остановка шоу была бы очень кстати в той ситуации. В духе рок-н-ролла у меня есть способность правильно разбираться в настоящем дерьме, но с тем, как развивался мой профессионализм, это стало решением для меня.
Эксл – драматический тип индивидуальностей. Он всегда говорит или делает то, что думает, в его мыслях находится целый театр, тип с нарушенными пропорциями. Он делает из мухи слона, поэтому простое общение с людьми может перерасти в серьезные отношения. По сути дела, у него всегда имеется свой собственный взгляд на вещи. Я интересный человек с легким характером, поэтому просто и непринужденно вступаю в разговор, поэтому, когда Эксл начинает быстро говорить, я никогда не следую этому правилу. Обычно я спрашиваю «что?» и останавливаю его. Это были очень драматичные достоинства и недостатки и экстремальные перепады настроения, которые обычно накатывали на него, как на русских горках. Единственное, чего я не знал тогда, так это то, что эти припадки были повторяющимися.
В тот момент я сказал всем в Hollywood Rose, что уйду из группы сразу же, как только мы уйдем за кулисы. Группа распалась после того, как Эксл и я выбрали другой путь. Он присоединился к Трейси Ганзу в L. A. Guns, которые вскоре стали самым ранним воплощением Guns N’Roses.
Я присоединился к группе под названием Black Sheep вместе с Willie Bass, отличным собранием талантливых музыкантов. Вилли – замечательный фронтмен; он очень высокий, черный парень, который поет и играет на басу и стремиться стать самым горячим шред-гитаристом наших дней, единственным после остальных. У него были Пол Гилберт (Paul Gilbert), виртуоз типа Ингви Мальмстина (Yngwie Malmsteen); Мич Перри (Mitch Perry), который играл вместе с Майклом Шенкером (Michael Schenker); и, какое-то время, я. Шреддинг не был моей сильной стороной – я могу играть быстро, но я дорожу классическим рок-н-роллом, Чак Берри (Chuck Berry) – образец игры над всем хеви-металлическим бахвальством. Какое-то время я выступал с ними, потому что после Hollywood Rose я понял, что самое главное – не сидеть без дела, а обращать на себя внимание: это был способ встретиться с разными музыкантами и узнать о других возможностях, которые касались моды, причем это давало мне больше, чем мои связи и знакомства на Strip.
Я подписал контракт и играл перед восемью сотнями людей около County Club в Valley и, должен сказать, это было хорошее выступление. Это был первый раз, когда я играл за деньги. Я поддался воздействию среды и, помню, играл ужасно. Позже я узнал, что Эксл был там тогда, но я и представить не мог, почему он не подошел и не поздоровался со мной.
Black Sheep не играли большой роли в то время; после этого контракта, мы больше не получали предложений; но мы и сейчас иногда собираемся вместе на репетиции. Мой небольшой опыт, полученный за это время, не помог разобраться в том, что я хочу делать, зато помог стать более публичным, поэтому мне показалось, что участие в хорошо известной лос-анджелесской клубной группе привлечет ко мне внимание и карьера пойдет вверх; вообще же идея присоединиться к крупнейшей лос-анджелесской клубной группе не была плохой.
Гитарист Poison Мэтт Смит (Matt Smith) позвонил мне, когда решил уйти из группы. Его жена была беременна, и они решили вернуться в Пенсильванию (Pennsylvania), чтобы создать семью. У нас с Мэттом были общие друзья, и он пригласил меня на несколько вечеринок Poison. Мэтт был хорошим, реалистичным парнем – самый молодой участник группы. Мэтт знал, что это не совсем моя тема, но он сказал, что это будет выгодный, хорошо оплачиваемый контракт, а я знал, что группа не будет против этого. Я был рад начать работу, но Мэтт предупредил меня об испытании.
Poison репетировали в огромной квартире, расположенной на Venice в Вашингтоне (Washington) и Ла Бри (La Brea) или что-то вроде того, которая полностью была уклеена их плакатами. Я пришел на встречу, одетый в свой любимый прикид: джинсы, футболку, и, в тот день, пару реально крутых мокасин, которые я купил в фермерском магазине – они не были вышиты бисером, они были из обычной коричневой кожи с короткой отделкой вокруг пятки. Я выучил четыре или пять песен с их записи, которую они мне дали. Я просто убил их, когда мы начали играть их вместе. Они попросили меня прийти еще раз, и я вспомнил Бобби Далла (Bobby Dall), басиста, который смотрел на меня, когда я играл. Энергия была разной, никто, кроме него, не обратил внимание на детали.
«Итак, хорошо, во что ты одеваешься?», — спросил он меня. «Ты ведь не выйдешь в этих туфлях на сцену, не так ли?».
«Вообще я не придаю этому значения», — ответил я. Он выглядел занятым и смущенным.
Я был одним из трех, кого прослушивали в тот день, и внимательно разглядывал другого парня, приглашенного на прослушивание. Он был платиновым блондином в искрящемся кожаном пиджаке и с макияжем, дополненным розовой матовой помадой. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что он получит контракт. И он получил, ведь это был C. C. Deville. Я играл самые худшие вещи из материала Poison, но это был единственно возможный способ дать им понять, что я из себя представляю.
Никто даже не жаловался, потому что они были настолько шокированы, что потеряли дар речи.
В 1984 Эксл помог мне найти работу в Tower Video и, когда он сделал это, мне пришлось снова встретиться с ним. После того как Hollywood Rose распались, это не составляло особых проблем, но в то время у нас была другая причина для ссоры: Эксл переспал с моей бывшей девушкой Ивонной.
Я встретил Ивонну благодаря Марку Кантеру (Marc Canter) на концерте Ratt, когда они играли вместе с Ингви Мальмстином в Hollywood Palladium. В то время она была девушкой Стевена Пирси (Stephen Pearcy), фронтмена Ratt. Мы зашли в одну из любимых Марком забегаловок, Beverly Hills Café, чтобы перекусить, и там мы с Ивонной посмотрели друг другу в глаза. После этого мы начали встречаться. Ивонна была замечательной – она была таким человеком, кто познакомил меня с Hanoi Rocks и их фронтменом Майком Монро (Mike Monroe), которые были группой, которую я очень ценю. Они повлияли на Guns N’Roses и я до сих пор ценю их как одну из самых уважаемых групп в рок-н-ролле.
Мы встречались с Ивонной какое-то время, но однажды, пока мы не могли быть друг с другом, Эксл переспал с нею. Мне это не понравилось, но не могу сказать, что я очень удивился, когда узнал об этом, потому что он всегда думал о ней. Когда мы снова решили быть вместе с Ивонной, она, разумеется, рассказала мне о том, что произошло под предлогом того, чтобы «быть честной», хотя настоящая причина была месть за то, что я ее бросил.
Я позвонил Экслу по поводу работы в Tower Video, чтобы разругаться с ним. Я был мертвецки пьян.
«Ты переспал с Ивонной», — сказал я. «Что за дешевые уловки?»