Перевод Тимофеевой Людмилы и Nusha
Глава I. Stoked (Кочегар)
ЧАСТЬ 1
Я родился 23 июля 1965 года в Хампстеде, Англия и вырос в Сток-на-Трэнте (Stoke-on-Trent), городе, в котором за 20 лет до моего рождения появился Лемми Килмистер (Lemmy Kilmister) из Motorhead. Как известно, это был год рок-н-ролла, в то время стало больше всего хорошего, чем за все предыдущее время, год, когда несколько отдельных групп изменили поп-музыку навсегда. The Beatles выпустили Rubber Soul, год, когда Stones выпустили Rolling Stones No. 2, лучшее из их коллекции блюзовых каверов. Это была творческая революция, подобной которой никогда не было. Я горжусь тем, что я — производный продукт этого.
Моя мама — афроамериканка, а мой папа — белый англичанин. Они встретились в Париже в 60-х, влюбились и появился я. Их межрасовый, интернациональный брак был ненормальным явлением; но никто не мог остановить их безграничное творчество. Я благодарен им за то, кем они были. Благодаря им я не был беззащитным перед окружающим меня миром, таким богатым и многокрасочным и уникальным, так, что даже когда я был очень маленьким, я набирался опыта по производящим на меня впечатление вещам. Мои родители относились ко мне равноправно, как только я смог это понять. И они учили меня на практике, как справляться с тем, что встретиться мне на моём пути в единственном образе жизни, который я когда-либо знал.
Моей маме, Оле (Ola), было семнадцать, а моему папе, Энтони (Anthony), было двадцать, когда они встретились. Он родился художником, и как делали все художники в истории, он оставил свой скучный родной город, чтобы найти себя в Париже. Моя мама была развита не по годам, и она была очень энергичной, а также молодой и красивой; она покинула Лос-Анджелес, чтобы посмотреть на мир и завести новые знакомства. Когда их пути пересеклись, они влюбились, они поженились в Англии. И потом, когда появился я, они решили строить свои жизни вместе.
Карьера моей мамы, как костюмерного дизайнера началась примерно в 1966, и даже более того, её клиентами были Флип Уилсон (Flip Wilson), Ринго Стар, и Джон Леннон. Также она работала для Pointer Sister, Helen Reddy, Linda Ronstadt, и James Taylor. Sylvester тоже был её клиентом. Он был с нами не долго, но он был единственным артистом диско, который был такой же, как безбашенный Sly Stone. У него был великий голос, и он был суперклёвым человеком в моих глазах; он подарил мне черно-белую крысу, которую я назвал Микки. Микки был забиякой. Он никогда не боялся, когда я кормил крысами своих змей. Он уцелел, потому что спрятался между моей кроватью и окном, потом оттуда его вытащил мой младший брат, а когда он три дня спустя появился в дверях нашего черного хода, выглядел он ужасно. Микки также пережил случайное удаление кончика своего хвоста, когда внутренняя раздвижная система нашей диван — кровати обрубила ему хвост, а также его запирали на год без еды и воды. Мы по ошибке оставили его в нашей комнате, и когда мы, в конце концов подняли несколько коробок, Микки вылез ко мне, как будто меня не было один лишь день, и спрашивает «Эй! Где ты был?»
Микки был самым запоминающимся из моих домашних животных. Их было много, от горного льва, Кэртиса (Curtis), до множества змей, которых я разводил. В основном я сам учился выращивать животных и определённо к животным, которые жили у меня, я относился лучше, чем к большинству людей, которых я знал. Те животные и я имели свою точку зрения, которую большинство людей забыли: в конце дня жизнь — это только выживание. Однажды выучив урок, завоевываешь доверие животных, которые могли съесть тебя на дикой природе, набирая полезный опыт.
Вскоре, после того как я родился, моя мама вернулась в Лос-Анджелес., чтобы продать свой бизнес и заложить финансовый фундамент нашей семьи. Мой папа растил меня в Англии, у своих родителей, Чарльза и Сибил Хадсон (Charles and Sybil Hudson’s) целых четыре года — и это было не просто для него. Я был ребёнком с достаточно развитой интуицией, но я не смог разглядеть напряженность в семье. У моего папы и его отца, Чарльза, как я понял, были очень плохие отношения. Тони был средним из трех братьев, и он был выскочкой, как обычно бывает со средними детьми. Его младший брат, Ян, и старший брат, Давид, в глазах их семьи имели хорошую оценку. Мой отец ходил в школу искусств; он был полной противоположностью деду. Тони было шестнадцать; и он следовал всему, во что верил также искренне и безоговорочно, как отец осуждал его. Мой дедушка Чарльз, был пожарником из Стоука (Stoke), чье общество за всю свою историю не менялось. Многие, кто проживали в Стоуке, никогда его не покидали; многие, в том числе и мой дедушка, никогда не осмеливались уезжать за сотню миль южнее Лондона. Упорное желание Тони посещать художественную школу и рисовать красками, было тем, с чем Чарльз не смог смириться. Их конфликт убеждений постоянно подпитывался аргументами и не раз приводил к яростным обвинениям; Тони утверждал, что Чарльз осуждал его за то, чем сам регулярно занимался в своей молодости.
Мой дедушка был типичным представителем Великобритании 1950 годов, так же как и его сын был образцом шестидесятых. Чарльз хотел всё на своих местах, в то время как Тони хотел менять и переделывать всё это. Я полагаю, что мой дедушка был порядком потрясен, когда его сын вернулся из Парижа влюбленным в беззаботную черную американку. Мне интересно, что он ответил, когда Тони сказал ему, что собирается жениться и воспитать своего новорожденного ребенка в их доме, пока они моя мама не приведут свои дела в порядок. Учитывая все обстоятельства, я был взволнован тем, сколько дипломатии проявили вовлеченные стороны.
Мой папа взял меня в Лондон тогда, когда я мог прилично вести себя всю дорогу. Может быть мне было два, а может три, но интуитивно я понимал, что это очень далеко от Стоука, нескончаемые мили коричневых кирпичных домов, и необычных и привлекательных семьей, потому что мой папа участвовал в богемских праздниках. Мы могли целыми днями валять дурака и не вспоминать о повседневной жизни. Там были лампы Лавы(Lava lamps) и черные огни, и электрическая подсветка открытых палаток и художников вдоль Portobello Road. Мой отец никогда не подстраивался под обыденный темп, но у него был свой стиль жизни — среди осмоса (osmosis). Он как будто впитал в себя основные моменты того типа жизни: любовь к приключению, отправляясь в путь только в одной рубашке на плечах, находя приют в квартирах, полных интересных людей.
Мои родители научили меня многому, но я рано выучил их самый главный урок — нет ничего лучше, чем жизнь в дороге.
Я вспоминаю много хорошего о Лондоне. Я был в центре внимания бабушки и дедушки. Я ходил в школу. Я играл в The Twelve Days of Christmas, я был лидером в The Little Drummer Boy. Я рисовал всё время. И однажды в выходные, я посмотрел The Avengers и The Thunderbirds. Телевидение в конце шестидесятых в Англии было очень ограниченным и на нём сильно отразилось Вторая мировая война, Черчиллю виделся мир поколением дедушки. Там было только три канала, и только два часа в неделю шли те две программы, всё остальное время там показывали только новости. Я не удивлялся, что поколение моих родителей бросались очертя голову в изменения культуры, которые им давала жизнь в дороге.
Однажды Тони и я присоединились к Оле в Лос-Анджелесе, с тех пор он больше никогда не общался со своими родителями. Они быстро исчезли из моей жизни, но я часто скучал по ним, когда вырос. Моя мама поддержала моего папу, когда он решил остаться, и обняла его, но это не имело значения; у него не было интереса. Я не видел никого из моих английских родственников, до тех пор, пока Guns N’Roses не стали знаменитыми. Когда мы играли на стадионе Уэмбли в 1992 году, семья Хадсонов вышла во всей своей красе: перед концертом за кулисами я видел одного из своих дядек, моего кузина, и моего дедушку, это была его первая поездка в Лондон из Стоука, выпив с каждым ликера в нашей раздевалке. Расходуемый полностью, наш рейдер алкоголя (booze rider) в те дни мог бы убить кого угодно, но не нас.
Моим первым воспоминанием о Лос-Анджелесе была песня the Doors «Light my fire», звучащая из граммофона моих родителей каждый божий день. В конце шестидесятых и начале семидесятых Лос-Анджелес был местом объединения молодых британцев, связанных с искусством или музыкой; там была активная творческая работа, по сравнению с нудной системой в Англии, и погода была ничего, по сравнению с дождями и туманами в Англии, это был просто Рай. Помимо этого переезд в Америку из пустынной Англии был лучшим способом ухода от этой системы и воспитания — и мой папа был очень рад сделать это.
Моя мама продолжила свою работу модным дизайнером, а мой папа проявил свой природный художественный талант в графических рисунках. У моей мамы были знакомые в музыкальной индустрии, и её муж вскоре стал дизайнером обложек альбомов. Мы жили за счет Laurel Canyon Boulevard, в шестидесятых, всё общество было на вершине Lookout Mountain Road. Та область Лос-Анджелеса всегда была творческим приютом из-за богемской природы и потрясающего пейзажа. Дома располагались прямо на склоне горы среди пышной листвы. Это были бунгало с пансионами и с нечётными номерами домов, которые предполагают очень органическое, коммунальное проживание. Много известных артистов и музыкантов жили во времена моего детства: Джонни Митчелл (Joni Mitchell) жил через пару домов от нашего. В то время Джим Моррисон (Jim Morrison) жил за магазином (Canyon Store),а также юный Глен Фрей (Glen Frey), который только-только присоединился к Тhe Eagles. Там была особая атмосфера единения: мая мама делала эскизы одежды Joni, а мой папа оформлял обложку её альбома. Дэвид Гефен (David Gefen) был нашим близким другом, и я хорошо помню его. Он подписал контракт с Guns’N’Roses год спустя, хотя в тот момент он не знал — кто я — и я не сказал ему. Он позвонил Оле на Рождество в 1987 и спросил её, чем я занимаюсь. «Тебе следует знать, чем он занимается» — ответила она, » ты ведь записывал его группу».
Через год или два, прожитых в Laurel Canyon мы переехали немного южнее, в квартиру на Doheny. Я сменил школу, и в тот момент я понял, насколько отличается жизнь среднестатистического ребенка от моей. У меня никогда не было традиционной детской комнаты, полной игрушек и основных цветов. Наши дома никогда не красили в какие-либо общие нейтральные цвета. В воздухе витали чайный аромат и запах ладана. Замысел обычно был ярким, но цвет проекта, как правило, был темным. Это было забавно для меня, потому что я никогда не интересовался общением с ровесниками. Я предпочитал компании взрослых, так как друзья моих родителей до сих пор являются одними из самых ярких личностей, которые я когда-либо знал.
Я слушал радио 24/7, обычно KHJ на коротких волнах. Я засыпал с включенным приемником. Я выполнял домашние задания и получал хорошие оценки, несмотря на то, что мой учитель говорил, что моего внимания хватало на очень короткое время, и что я постоянно мечтал о чем-то. Честно сказать, моей страстью была живопись. Мне нравился французский постимпрессионист Генри Руссо (Henri Rousseau), как и он, я рисовал природу джунглей, полных моих любимых животных. Моя одержимость змеями началась очень рано. Сначала мама брала меня в Big Sur, Калифорния, навестить друзей и отдохнуть там в кемпинге; мне было шесть лет и я часами пропадал в лесу, ловя змей. Я залезал под каждый куст и дерево до тех пор, пока не заполнял пустой аквариум. Затем я выпускал их обратно.
Это не было просто моей прихотью на том пикнике: моя мама и ее подруги были такими же дикими, беззаботными молодыми женщинами, которые весело гоняли на мамином Фольгсвагене (Volkswagen Bug) по извилистым обрывистым дорогам. Я помню, что мы ехали, превышая скорость, я находился на пассажирском сиденье и был напуган до смерти, посмотрев в окно на скалы и океан, в миллиметрах от моей двери.
Вид гитары до сих пор заводит меня.