Глава 8 (часть 5)

Таким образом я сделал все возможное, чтобы преодолеть дистанцию между вчера и сегодня.

Несмотря на то, что вся моя жизнь крутилась вокруг шоу-бизнеса, в туре с Motley я наконец понял, на собственном опыте, что развлечение было равнозначно скуке в каждом мгновении волшебства — этого требовало обязательство. Даже в лучшие моменты, дорожная жизнь бывает монотонной: ты просыпаешься; проводишь время перед концертом; играешь концерт; и отмечаешь, обычно все время, пока добираешься до следующего города, где все повторяется снова. Тур превращается в одно большое размытое пятно с очень яркими мгновениями.
К слову, это никогда не было моим клише; я всегда знал, где я нахожусь. Туры, до сих пор не являются моими клише; каждая комната не похожа на остальные. Уже тогда как и сейчас я всегда находил время для саундчека, чтобы прочувствовать атмосферу зала. У меня не всегда получалось так поступать, когда мы были разогревающей группой, но я старался немного познакомиться с городом, в котором играли. Меня никогда не волновало культурное наследие конкретных городов, но я действительно пытался максимально изучите нашу аудиторию, на кого они были похожи.
К сожалению, все выводы, которые я делал о людях, приходящих на наши выступления, я составлял в туалетах различных баров, куда заходил после концерта. По моему мнению, это были моменты моего просвещения, которые могли быть полностью забыты по пути в следующий город и повторно изучались только в следующем туре. У меня был ограниченный объем памяти, и так как я нетерпеливо ждал следующего момента, прошлое исчезало быстро. Так что любой тур напоминал мне историю Стивена Кинга “Томмикнокеры” («Tommyknockers»), где прошлое рьяно вгрызается в твои пятки, когда ты отчаянно пытаешься сделать шаг вперед.
Когда ты безрассудно стремишься вперед, не хватает целого дня. Я не помню, спал или отдыхал ли вообще в то время; была крайняя степень возбуждения ко всему, и я не хотел ничего пропустить. Было ощущение, что если бы я остановился, время догнало бы меня и затем все это прекратилось бы.
Так что я сделал все возможное, чтобы преодолеть расстояние между вчера и сегодня. И до сих пор я на этом пути. Вот поэтому у меня нет никаких памятных вещей: у меня нет золотых и платиновых дисков, только гитары, которые кое-что значат для меня. Моя жена, Перла, была настолько потрясена этим фактом, что недавно связалась с компанией грамзаписи, заказав копии всех моих платиновых дисков. Она повесила их на стене вдоль ведущей наверх лестницы в нашем доме. Думаю, они провисели неделю; они настолько сводили меня с ума, что однажды ночью я снял их и отнес в кладовку. Мне не нужны почести на стене, чтобы напоминать мне, кто я есть.
Мои единственные реальные связи с прошлым помимо моих воспоминаний – дотошные ежедневники, которые я использовал большую часть моей жизни — пока не разочаровался в них, выяснив про многочисленные кражи или потери. Но я сохранил все те, которые выдержали испытание временем, а некоторые пригодились мне, когда возникали неприятные юридические ситуации или что-нибудь вроде этой книги, и мне необходимо было вспомнить специфические особенности. Так я отслеживал свою жизнь, и я действительно отмечал каждый существенный случай. С другой стороны, к сожалению, этот тур с Motley — сплошная черная дыра, потому что впервые в моей жизни кто-то украл мой ежедневник, вместе со всей моей нехитрой одеждой, которая была у меня с собой в туре. Это было не сложно — все было завернуто в наволочку, что попутно являлось моим багажом. Наш охранник Рон Сталнакер (Ron Stalnaker) всегда носил наши сумки— он был одним из тех парней, которые не задумываются о причинах этой потребности нести вещи и проявить себя. Он мыслил на автомате, «Я должен поднять и нести…» Это было удобно для нас, потому что мы никогда не пользовались услугами посыльных или швейцаров, в то время мы не могли позволить себе этого.
Так что Ронни поставил наши сумки возле автобуса и вернулся в гостиницу, чтобы забрать остальные сумки в холле. Несколько ребят ждали там и внезапно схватили две первые попавшиеся сумки — как раз наши с Даффом наволочки. Мы едва постирали белье; у нас не было никого, чтобы заботиться о нашем дерьме. Время от времени — т.е. крайне редко — мы ходили в автомат-прачечную (coin-op laundry) и приводили в порядок нашу одежду. Мы носили то, что у нас было, и просто старались приобретать новые футболки по мере возможности. Обычно, как только мои джинсы изнашивались, до конца тура я носил свои кожаные штаны. Дафф, Иззи и я определенно жили жизнью наших штанов (каламбур); мы закидывали свое дерьмо в одну сумку для прачечной или наволочку, и чистое и грязное, все вместе. В украденной сумке было все, в чем я нуждался в тот день: носки, новая футболка, мой ежедневник, плюс все остальное, что я должен был одеть. Мы подозревали достаточно многих в тот момент, кому понадобилось красть мой «багаж», как будто это было призом. Наверное, это круто. Тогда это был настоящий облом, потому что у меня не было никакой другой одежды, и я опаздывал на радио-интервью. Мне предстояло выступить в прямом эфире в полотенце, так как я велел Ронни отнести мой «багаж» в автобус, пока принимал душ — я решил одеться в дороге. По крайне мере, я получил футболку от радиостанции.

MOTLEY БЫЛА ЕДИНСТВЕННОЙ ГРУППОЙ из Лос-Анджелеса, с которой нам пришлось столкнутся, и с которой мы работали на национальном, профессиональном уровне. Это имело смысл; они были единственной группой, которую мы уважали, единственной, с кем мы могли разделить дух товарищества. Я был все еще убежден, что никто нас не знает, но вероятно они знали, потому что это был на самом деле билет для нас, и концерты были удивительны. В результате это был проект “плохих парней”, и мы вели себя соответственно.
Однажды ночью я состязался с Никки Сиксом в выпивке. Ты спросишь, кто это придумал, или я начал это, утверждая, что смогу напоить до бесчувствия и Томми и Никки, или Никки решил меня перепить. В любом случае, все закончилось тем, что в каждом городе в баре при гостинице мы начинали свое соревнование. У Никки была система. Он заказывал четыре порции выпивки, и я опрокидывал две сразу же. В то время как он опрокидывал одну порцию и вяло потягивал вторую, которую я давно оприходовал, потому что это было похоже на заседание клуба по интересам. Я был в курсе того, что он замышлял, но по-прежнему быстро опорожнял свой стакан. И было ли это разговором или чем-либо, я начинал терять нить. Достаточно быстро, в зависимости от количества порций, которые я смог выпить. В пылу азарта я ничего не соображал, в то время как он смаковал свою порцию, и в результате все пошло наперекосяк. Я никогда не пил в одиночестве, и не был одурачен; Я отдавал себе отчет о его намерениях.
В теории, мы пили стакан за стаканом, но так как я выпивал половину порций Никки, скажу, что в результате этого я победил двадцатью порциями Джека Дэниэлса к его десяти. Я был настолько пьяным, мне рассказывали, что я облевал в баре весь пол у себя под ногами, и пытался это скрыть. Я не помню, так ли это было на самом деле, но я помню делал то, что мне всегда нравилось делать, в пьяном состоянии – драться с парнями, которые намного больше меня. В данном случае это был Никки, с которым мне не доводилось драться, барный стул и все, выхода нет. Никки довольно высокий, и при этом тогда он был довольно тяжелый, так что он обернулся, опрокинул меня на спину и уселся на меня. Как только я был успокоен, они подняли меня в номер и уложили спать в кровать техника по барабанам Томми Спайди (Spidy). Я проснулся там следующим утром абсолютно неспособный повернуть свою голову; у меня были ужасные боли, которые не испытывал ни разу в своей жизни. Я сумел дохромать до своей комнаты и позвонил Дугу, нашему дорожному менеджеру, чтобы сообщить ему, что мне срочно нужен доктор. Очевидно, я повредил четыре шейных позвонка.
Я с трудом мог играть, потому что ощущение ремня моей гитары через плечо было мучительно. Я провел следующие несколько недель, только стоя на одном месте на сцене с моим сброшенным цилиндром, насколько я мог. Позвонок, который был поврежден, был слишком далек и одновременно слишком закрыт у основания черепа, чтобы хиропрактик (костоправ) смог вправить его в позвоночник. Таким образом, я приобрел свой первый опыт с иглоукалыванием, и это, оказалось, было очень полезно; меня кололи перед каждым концертом и потом несколько раз в неделю в течение нескольких месяцев. Пока опухоль не спала, я ходил везде как заржавевший Оловянный Человек .
Это было не единственным болезненным опытом той ночной вечеринки. Очевидно, после того, как я упал в обморок, Томми и Никки фотографировали меня: они сделали снимок моего лица, с нависающими надо мной яйцами Томми, и следующим утром растиражировали снимок и раздавали его всем в туре. Я думаю, что фотография даже стала официальным изображением, типа контрамарки для своих. Меня превратили в яйцесоса и показали всему миру.
Никогда прежде Ганзы не имели таких отношений с группой, с которой ездили в турне. И никогда не достигали такого же уровня распущенности. Motley была единственная группа в округе с аналогичным самоубийственным менталитетом, комбинирующая с скандальным настроем, что наделяло концерты особым смыслом. Нечто похожее я испытал, когда Skid Row открывали концерт Guns-N’Roses несколько лет спустя, и, я думаю с Себастьяном Бахом на сцене мы пошли еще дальше.
Motley действительно готовили нам большой финал: они соблюдали старую панк-традицию посвящения открывающей тур группы в последний вечер. Их команда держала все в секрете, и мы действительно понятия не имели, что произойдет. Когда мы начали свою последнюю песню, двадцать фунтов муки упали на нас сверху, и какими бы крутыми мы себя тогда не считали, мы выглядели смешными. Мне потребовались недели, чтобы вытащить это дерьмо из трещин моей гитары.
Все это было определенно полезным опытом. Motley были на вершине своей игры и были хорошо отлаженным механизмом, но я никогда не забуду измученный взгляд их менеджера Дуга МаккГи (Doc McGee) всякий раз, когда я сталкивался с ним. Он имел дело с группой, балансирующей на грани дозволенного: в том туре. К концу каждой ночи Томми обычно был настолько плох, что казалось, он был при смерти. Мое последнее воспоминание как Дуг вез Томми через весь аэропорт на тележке для багажа, чтобы успеть на самолет. Томми был в тот момент абсолютно невменяемым; он был кучей долговязых конечностей, которые свисали по сторонам, со склоненной вперед головой, его подбородок качался на уровне его груди.

продолжение следует…..