ЧАСТЬ 3
TIDUS SLOAN БЫЛ ПРОСТО ИНСТРУМЕНТАЛЬНОЙ группой, потому что мы так и не нашли вокалиста и меня, конечно, не собирался петь сам. В основном потому, что у меня нет личностных характеристик лидера; для меня по настоящему сложно прийти и говорить с людьми вообще. Все, что я хочу делать – просто играть на гитаре и чтобы меня оставили в покое. В любом случае, Tidus Sloan играли ранний Black Sabbath, ранний Rush, ранний Zeppelin, и ранний Deep Purple, без вокалов — мы были ретро прежде, чем это стало ретро.
Мы репетировали в гараже Адама, сводя с ума его маму. Она и соседи постоянно жаловались, ясное дело на то, что для соседей, проживающих рядом, мы слишком громко играли. Его маму звали Шерли (Shirley), и я карандашом набросал карикатуру на нее: женщина орет во все горло, стоя в дверях комнаты «Это слишком громко и я больше не выдержу!». Пол комнаты на картине завален пивными банками, а на кровати валяется парень с длинными волосами, задумчиво играющий на гитаре.
Моя карикатура Шерли стала вдохновением для моей первой татуировки, хотя изображение, которое я выколол чернилами на своей руке, не имеет ничего общего с ней — в моем варианте у нее волосы как у Никки Сикса и огромные сиськи, в то время как настоящая Шерли предпочитала бигуди и была старой и толстой — хотя также с большими сиськами. Я сделал эту татуировку в шестнадцать лет; она находится на моей правой руке, и под ней надпись Слэш. Адам объяснил мне позже, что причиной частых вспышек гнева Шерли был я сам: я только что приобрел Talkbox у мачехи Марка Мансфилда, который является звуковым усилителем, позволяющий музыканту изменять звук любого инструмента, пропуская его через рот по трубе, прикрепленной к инструменту. Очевидно, эти звуки напоминали Шерли ее покойного мужа, который умер от рака горла пару лет назад. Он должен был говорить через искусственную голосовую коробку, и мои звуки были слишком болезненны для нее. Конечно же, я прекратил использовать Talkbox в ее доме.
Были и другие гитаристы и группы в моем колледже, например Трэйси Ганс (Tracii Guns) и его группа Pyrhus. Я завидовал ему одно время, пока не приобрел электрогитару; у Трэйси был черный Лес Паул (Les Paul) и усилитель Peavy, и я никогда не забуду, как мечтал о совместной игре с ним. Мы могли бы выяснить про каждую другую группу в районе, и были бы определенно конкурентоспособны среди них.
В колледже я начал тусить со всеми музыкантами, кого мог найти. Было несколько парней моего возраста и более старших, повернутых на Deep Purple, чуваков, настолько глупых, что по уровню развития они были близки моим одноклассникам. Самым классным из них был вышеупомянутый Филипп Дэвидсон (Phillip Davidson): мало того, что он неумышленно придумал название моей первой группе, но у него был Stratocaster (марка гитары), иметь которую было очень круто, и его родителей никогда, казалось, не было дома. Он жил в разбитом доме в Hancock Park, который весь зарос сорняками, и мы могли там тусоваться весь день и всю ночь. Мы были подростками, собирающими пивные вечеринки; никаких родителей, только Филипп и его два брата наркомана.
Мне всегда было интересно, где его родители; все было как в мультфильме «Peanuts» (Арахис), одни дети и никакой власти взрослых. Для меня это была тайна – я всегда думал, что его родители могут прийти домой в любой данный момент, но этого никогда не случалось. Казалось, что только меня одного это беспокоит; Филипп упомянул своих родителей, которым принадлежал дом, но их, будто не существовало в действительности. Они не могли скрываться где-либо; это был одноэтажный дом с тремя спальнями. Насколько мне было известно, они могли быть похоронены на заднем дворе, и никто не видел их могил, потому что задний двор зарос высокой травой.
Филипп обычно бродил из комнаты в комнату, с косяком или сигаретой в руке или и с тем и другим, рассказывая истории, которые были бесконечными потому, что он действительно медленно говорил. Он был высоким долговязым парнем с настоящей козлиной бородкой, с длинными темно-рыжими волосами, и веснушками; и он выглядел настоящим наркоманом, каким и был на самом деле. Я имею в виду, что иногда он хихикал, иначе это было бы не столь очевидно. Его глаза казались постоянно закрытыми — как свойственно наркоманам.
Может быть Филипп и играл Хендрикса (J. Hendrix) и многое другое на своем винтажном Страте (Strat), но я никогда ничего не слышал. Я даже не слышал, чтобы он играл со всеми. Всякий раз, когда я был у него, помню только записи Deep Purple, включенные на его стерео. Он был настолько пустым (burned out), что было неприятно тусоваться с ним. Я всегда вижу лучшее в людях; их гребаные проблемы не имеют значения. Но Филипп? Я напрасно ждал великих событий, хотя бы маленькую искру, чтобы зажечь пламя, которое никто никогда не видел. Я ждал два года подряд, но так и не дождался этого. Абсолютно ничего. Но, у него был настоящий Стратокастер (Stratocaster).
Мне не нравится комбинировать кокаин и гитару.
УЧИТЫВАЯ ВСЕ ЭТО, TIDUS SLOAN был довольно успешен для группы средней школы. Мы играли в школьном амфитеатре и на многочисленных школьных вечерниках, включая мой собственный день рождения. Когда мне исполнилось шестнадцать, Марк Мансфилд устроил вечеринку для меня в доме своих родителей на Голливудских Холмах и моя группа собиралась играть. Мелиса, моя подруга, подарила мне на день рождения грамм кокса, и той ночью я извлек ценный урок: мне не нравится комбинировать кокаин и гитару. Я вынюхал несколько дорожек кокса непосредственно выступлением, и я едва мог взять ноты; это действительно сбивало с толку. Такое случалось еще несколько раз, с тех пор как я совершил эту ошибку: Всё звучало не так, как надо, я не мог достигнуть того драйва, и на самом деле мне было совсем не до игры. Было похоже, что я никогда прежде не играл на гитаре, или так же неуклюже как я впервые встал на лыжи.
Мы сыграли примерно три песни, затем я ушел. Я учился заблаговременно избегать всяких неожиданностей после концерта. Я могу пить и играть, но я знаю свою норму; и что касается героина, мы поговорим об этом позже, потому что это – отдельная тема разговора. Однако я уяснил для себя, никогда не брать эту привычку с собой в тур.
Самый нелепый концерт Tidus Sloan состоялся на церемонии Бат-Мицва (a bat mitzvah – еврейский ритуал: девочка, достигшая возраста 12 лет и одного дня и считающаяся духовно ответственной за свои поступки перед Богом, обязана выполнять все заповеди — мицвот, предписанные еврейской религией для женщины) в какой-то безлюдной глубинке. Адам, Рон, и я зависали в La Brea Tar Pits однажды ночью и встретили одну девочку, которая предложила нам пятьсот долларов, чтобы сыграть на вечеринке ее сестры. Увидев, что нас это не очень-то заинтересовало, она начала перечислять имена многих известных людей, друзей ее «семьи», которые там будут, в том числе Мика Джаггера (Mick Jagger). Мы сохраняли свой скептический настрой, но в течение следующих нескольких часов она убедила нас в уникальности этой вечеринки, лучшей в Лос-Анджелесе. Так что мы запихали свое оборудование и так много друзей, сколько могло втиснуться в пикап нашего друга Мэтта и отправились, чтобы отыграть концерт. Вечеринка проходила в доме, расположенном примерно в двух часах езды от Голливуда — приблизительно час и сорок пять минут, дольше, чем мы ожидали; это заняло много времени, так что мы даже не знали, куда мы приехали. Когда мы свернули с шоссе, мне показалось невероятным, что в этом доме будет суперкрутая вечеринка с участием многих звезд Лос-Анджелеса: это был маленький, старомодный, домик бабушек и дедушек. Там были чистые виниловые чехлы на мебели, синий пушистый ковер в гостиной комнате, и семейные портреты на стенах и фарфор. Слишком мало свободного места, чересчур много мебели.
Мы приехали накануне вечеринки и спали в их гостевом домике. Это было гостеприимная, но ужасная идея, и по правде говоря, эта весьма приличная еврейская семья была действительно потрясена нашим визитом. Мы настроили свое оборудование той ночью на веранде, где они расставили столы и стулья, и маленькую сцену для завтрашних выступлений. Затем мы употребили всю выпивку, привезенную с собой. Мы пьянствовали потихоньку в домике для гостей, но, к сожалению, наши запасы закончились, и пришлось идти в дом семьи, чтобы взять несколько бутылок. В результате мы смешали свою водку и виски, с Manischewitz (еврейское вино), и ликерами, которые предназначались для вечеринки — для нас, для хозяев, и для многих гостей, которые появились на следующее утро.
Всю ночь наша группа и наши друзья безобразничали в гостевом домике настолько, что превосходит все подобные эпизоды времен Ганзов, которые я могу припомнить. Вся ванна была в блевотине; я сидел на раковине с девочкой, когда раковина отвалилась от стены, вода разбрызгивалась повсюду, пока мы не закрыли кран. Было похоже, что мы специально все крушили, но в основном это было только побочным эффектом. Приятно осознавать, что я не принимал участие в самом противном безобразии: блевание в тушеное мясо. Это традиционное еврейское блюдо было оставлено кипеть на медленном огне в домике для гостей, чтобы быть готовым на следующий день. В один момент тем вечером, один из наших друзей снял крышку, блеванул в кастрюлю, и закрыл крышкой, не говоря никому, — и выключил пламя (turning off the heat). Я не могу передать словами, на что это похоже, когда просыпаешься на полу с неистовой головной болью, с осколками стекла, прилипшими к моему лицу, и горячий аромат блевотины в тушеном мясе, висящий в воздухе.
К сожалению, наши ужасы продолжались для этой бедной семьи. Мы выпили всю свою выпивку и всю выпивку, украденную из главного дома предыдущей ночью, так что когда мы начали репетировать утром, мы стали таскать выпивку из бара на улице. Затем, когда на вечеринку стали подтягиваться родственники, мы играли довольно громко, и никто не знал, что делать и говорить, хотя поступило несколько предложений.
Очень вредная сухонькая старушка подошла нас покритиковать.
«Эй, молодой человек, это слишком громко!», сказала она, косясь на нас. «Ты мог бы выключить все это? Некоторые из нас пытаются разговаривать!»
Бабушка была могущественной, у нее были очки в черной оправе и костюм от дизайнера и, хотя была невысокого роста, она обладала совершенной властью. Она спросила нас, знаем ли мы какие-нибудь «известные» песни и мы приложили все усилия, чтобы услужить ей. Мы исполнили все известные нам каверы Deep Purple и Black Sabbath. Перед сценой стояли стулья, но было довольно ясно, что кроме нескольких шести — и восьми летних, на вечеринке были сплошь пьяные гости, стоящие далеко от сцены. Фактически, гости вели себя, как будто снаружи шел дождь, потому что когда я оглянулся, то понял, что они столпились в углу, будто не было никакой другой возможности сбежать с веранды от звуков нашего выступления.
Мы раздражали гостей, так что мы попытались привлечь их медленными композициями: мы исполнили хэви-металл версию «Message in a Bottle» (песня Стинга). Это не сработало, так что мы попытались играть подряд все другие популярные песни, которые знали; мы несколько раз играли «Start Me Up» (песня Rolling Stones), без вокала. Все было бесполезно; наш получасовой инструментальный марафон не имел успеха. От отчаяния мы сыграли»Feelings»Морриса Альберта (Morris Albert) в интерпретации Джима Хендрикса. Что также не помогло, поэтому эта композиция стала нашей лебединой песней и мы покинули этот ад.
ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ НЕОЖИДАННО, НО еще задолго до формирования своей группы, я начал регулярно работать, чтобы заработать денег, необходимых для игры на гитаре. У меня был газетный маршрут, начиная с девятого класса, который был довольно обширен; я объезжал от Wilshire и La Brea до Fairfax и Beverly. Это происходило по воскресеньям; я должен был вставать в шесть утра, если не мог убедить свою бабушку отвезти меня. У меня было две огромные сумки, висящие с двух сторон на руле, так что слишком сильный наклон в любую сторону грозил мне падением. В конечном счете, я поменял эту работу на более интересную, в кинотеатре Fairfax.
Количество времени, отведенное мною на работу и количество времени, посвященное изучению гитары, было одновременным открытием для меня: в конце концов, я узнал почему. Я сунул свой нос в жернов (to the grindstone). Предполагаю, что это был общим вкладом моих родителей: творческий потенциал моего папы и деловая хватка моей мамы. Я мог выбрать самый сложный способ решения проблемы, и всегда был достаточно непреклонен, добиваясь результата. Этот внутренний двигатель помог мне выжить в те моменты, когда всё было против меня, и я нашел в себе силы на борьбу с самим собой.
Работа была тем, в чем я мог сосредоточиться и преуспеть, независимо от того, нравится ли она мне или нет, потому что я был готов надрывать свою задницу день и ночь ради наличных денег для моего увлечения. Я работал в Business Card Clocks, маленькой часовой фабрике с заказами по почте (a small mail-order clock factory). С сентября по декабрь каждый год я мог собирать часы для праздничных подарочных корзин нескольких компаний. Я вкладывал увеличенное изображение их визитной карточки, в середину укладывал часы, обкладывал деревянной рамкой, упаковывал в коробку и все. Я делал это тысячу раз. Нам платили по часам, и я был единственным человеком, сошедшим с ума; Я приходил в шесть утра, работал день и ночь, пока не засыпал на рабочем месте. Не думаю, что это было юридически законно, но меня это не беспокоило: я хотел заработать как можно больше денег за сезон.
Это была отличная работа, которой я хранил верность в течение довольно многих лет, хотя в результате расплатился за это: мой босс, Лэрри, заплатил мне персональным чеком, так как я не был официально трудоустроен в его компании, и он никогда не сообщал о моей зарплате налоговым органам. Так как меня не было в его кадровых книгах, то я не видел причины платить налоги на мой доход. Но несколько лет спустя, когда я зарабатывал деньги с Ганзами, позвонила налоговая полиция (IRS), требуя все те задолженности по выплате налогов, плюс проценты. Я не мог поверить во все это, правительство поймало меня за мою работу на фабрике часов. Я узнал позже, как это случилось: IRS аудировал Лэрри и допрашивал его об определенной сумме денег, которая оставалась без объяснений в течение нескольких лет, так что он был вынужден признаться в том, что это было выплачено его служащему, мне. IRS разыскал меня и заморозил мои доходы, счета, и активы: любые деньги, которые я вносил в банк, были немедленно депонированы, чтобы покрыть мой налоговый долг. В тот момент я был разорен уже долгое время, чтобы прекратить все это немедленно: вместо оплаты долга, я предпочитал, чтобы работу в Ганзах мне оплачивали дорожными чеками, которые мог оставить себе. Но мы получали за все совсем немного.
Другая работа была в Hollywood Music Store, магазине музыкальных инструментов и нот на Fairfax и Melrose. Чем больше я пытался заработать себе на жизнь, решая, чем бы я на самом деле хотел заниматься в жизни, было множество спорных моментов. Вот один из них: парень, который обычно приходил в гитарный отдел магазина и наяривал там целыми днями. Он снимал «новую» гитару со стены так, будто раньше никогда её не видел, и играл на ней много часов подряд. Он настраивал её, фигарил на ней, и, таким образом, он околачивался там и играл, казалось, много лет. Я уверен, что такие типы встречаются в каждом музыкальном магазине.